Неточные совпадения
Бричка между тем поворотила в более
пустынные улицы; скоро потянулись одни длинные деревянные заборы, предвещавшие конец
города.
Сибирь. На берегу широкой,
пустынной реки стоит
город, один из административных центров России; в
городе крепость, в крепости острог. В остроге уже девять месяцев заключен ссыльнокаторжный второго разряда, Родион Раскольников. Со дня преступления его прошло почти полтора года.
— «Как точка над i», — вспомнил Самгин стих Мюссе, — и тотчас совершенно отчетливо представил, как этот блестящий шарик кружится, обегая землю, а земля вертится, по спирали, вокруг солнца, стремительно — и тоже по спирали — падающего в безмерное пространство; а на земле, на ничтожнейшей точке ее, в маленьком
городе, где воют собаки, на
пустынной улице, в деревянной клетке, стоит и смотрит в мертвое лицо луны некто Клим Самгин.
От
города до монастыря было не более версты с небольшим. Алеша спешно пошел по
пустынной в этот час дороге. Почти уже стала ночь, в тридцати шагах трудно уже было различать предметы. На половине дороги приходился перекресток. На перекрестке, под уединенною ракитой, завиделась какая-то фигура. Только что Алеша вступил на перекресток, как фигура сорвалась с места, бросилась на него и неистовым голосом прокричала...
Николай Иванович жил на окраине
города, в
пустынной улице, в маленьком зеленом флигеле, пристроенном к двухэтажному, распухшему от старости, темному дому. Перед флигелем был густой палисадник, и в окна трех комнат квартиры ласково заглядывали ветви сиреней, акаций, серебряные листья молодых тополей. В комнатах было тихо, чисто, на полу безмолвно дрожали узорчатые тени, по стенам тянулись полки, тесно уставленные книгами, и висели портреты каких-то строгих людей.
В
городе была полная паника, люди боялись говорить друг с другом, ставни всех окон на улицу были закрыты. По
пустынным улицам ходили отряды солдат и тихо проезжали под конвоем кареты с завешенными окнами.
Дом, до которого дошел Николай Всеволодович, стоял в
пустынном закоулке между заборами, за которыми тянулись огороды, буквально на самом краю
города.
Луна, несмотря, что подернута была морозным туманом, освещала довольно ясно
пустынные улицы одного из губернских
городов.
Ночные прогулки под зимними звездами, среди
пустынных улиц
города, очень обогащали меня. Я нарочно выбирал улицы подальше от центра: на центральных было много фонарей, меня могли заметить знакомые хозяев, тогда хозяева узнали бы, что я прогуливаю всенощные. Мешали пьяные, городовые и «гулящие» девицы; а на дальних улицах можно было смотреть в окна нижних этажей, если они не очень замерзли и не занавешены изнутри.
Тяжел, скучен и утомителен вид
пустынных улиц наших уездных
городов во всякое время; но особенно убийствен он своею мертвенностью в жаркий летний полдень.
Подходила зима. По утрам кочки грязи, голые сучья деревьев, железные крыши домов и церквей покрывались синеватым инеем; холодный ветер разогнал осенние туманы, воздух, ещё недавно влажный и мутный, стал беспокойно прозрачным. Открылись глубокие
пустынные дали, почернели леса, стало видно, как на раздетых холмах вокруг
города неприютно качаются тонкие серые былинки.
Было раннее утро; заря едва занялась;
город спал;
пустынные улицы смотрели мертво. Ни единого звука, кроме нерешительного чириканья кое-где просыпающихся воробьев; ни единого живого существа, кроме боязливо озирающихся котов, возвращающихся по домам после ночных похождений (как он завидовал им!). Даже собаки — и те спали у ворот, свернувшись калачиком и вздрагивая под влиянием утреннего холода. Над
городом вился туман; тротуары были влажны; деревья в садах заснули, словно повитые волшебной дремой.
Нахожу излишним прибавлять здесь, что чудовищное обжорство, задуманное Платоном Иванычем, не состоялось, и
город дня через два принял свою будничную,
пустынную физиономию.
Когда на другой день утром она в своем родном
городе ехала с вокзала домой, то улицы казались ей
пустынными, безлюдными, снег серым, а дома маленькими, точно кто приплюснул их. Встретилась ей процессия: несли покойника в открытом гробе, с хоругвями.
Охваченный тоскливой и мстительной злобой приехал Фома в
город. В нем кипело страстное желание оскорбить Медынскую, надругаться над ней. Крепко стиснув зубы и засунув руки глубоко в карманы, он несколько часов кряду расхаживал по
пустынным комнатам своего дома, сурово хмурил брови и все выпячивал грудь вперед. Сердцу его, полному обиды, было тесно в груди. Он тяжело и мерно топал ногами по полу, как будто ковал свою злобу.
Подойдя однажды к платформе, я увидел на ней Урманова, Он стоял на краю и смотрел по направлению к Москве. Полотно дороги лежало между откосами насыпи,
пустынное, с двумя парами рельсов и линией телеграфных столбов. Взгляд убегал далеко вперед, за этими суживающимися полосками, которые терялись вдали, и над ними вился тот дымок или туман, по которому узнается присутствие невидного большого и шумного
города.
Наконец ушла. Плакала горько, утираясь кончиками платка, не видела дороги. И чем дальше отходила от тюрьмы, тем горючее лились слезы. Пошла назад к тюрьме, потом заблудилась дико в
городе, где родилась, выросла, состарилась. Забрела в какой-то
пустынный садик с несколькими старыми, обломанными деревьями и села на мокрой оттаявшей лавочке. И вдруг поняла: его завтра будут вешать.
При последних трепетаниях закатных лучей солнца они перешли плашкоутный мост, соединяющий ярмарочный
город с настоящим
городом, и в быстро густеющей тени сумерек стали подниматься в гору по
пустынному нижегородскому взвозу. Здесь, на этом взвозе, в ярмарочную, да и не в ярмарочную пору, как говорили, бывало нечисто: тут в ночной тьме бродили уличные грабители и воришки, и тут же, под сенью обвалов, ютился гнилой разврат, не имеющий приюта даже за рогожами кабачных выставок.
Евреинов познакомил меня с одним таинственным человеком. Знакомство это было осложнено предосторожностями, которые внушили мне предчувствие чего-то очень серьезного. Евреинов повел меня за
город, на Арское поле, предупреждая по дороге, что знакомство это требует от меня величайшей осторожности, его надо сохранить в тайне. Потом, указав мне вдали небольшую серую фигурку, медленно шагавшую по
пустынному полю, Евреинов оглянулся, тихо говоря...
Где-то играла музыка; из оврага, густо поросшего ельником, веяло смолистым запахом; лес расстилал в воздухе свой сложный, сочный аромат; лёгкие душистые волны тёплого ветра ласково плыли к
городу; в поле,
пустынном и широком, было так славно, тихо и сладко-печально.
Я шел к окну в четвертый раз. Теперь каторжник стоял неподвижно и только протянутой рукою указывал мне прямо на четырехугольник двора, за стеной цейхгауза. Затем он еще присел, поднялся, как будто делая прыжок, и взмахом обеих рук указал, что мне следует потом бежать вдоль тюремной стены направо. Я вспомнил, что тут крутые поросшие бурьяном
пустынные обрывы горы ведут к реке Иртышу или Тоболу и что внизу раскинута прибрежная часть
города, с трактирами и кабаками…
Тот же вечер. Конец улицы на краю
города. Последние дома, обрываясь внезапно, открывают широкую перспективу: темный
пустынный мост через большую реку. По обеим сторонам моста дремлют тихие корабли с сигнальными огнями. За мостом тянется бесконечная, прямая, как стрела, аллея, обрамленная цепочками фонарей и белыми от инея деревьями. В воздухе порхает и звездится снег.
Скоро шлюпка миновала ряд судов, стоявших близ
города, и ходко шла вперед по довольно
пустынному рейду. Ночь была темная. Ашанин испытывал не особенно приятные ощущения. Ему казалось, что вот-вот на него кинется загребной, здоровенный детина с неприятным подозрительным лицом, обратившим на себя внимание еще на пристани, и он зорко следил за ним и в то же время кидал взгляды вперед: не покажутся ли огоньки «Коршуна», стоявшего почти у выхода в море.
Форов втроем с женою и Подозеровым вышли за калитку и пошли по
пустынной улице озаренного луной и спящего
города.
Они вышли. Вечерело. Вдали еще шумел
город, но уже чувствовалась наступающая тишина. По бокам широкой и
пустынной Старо-Дворянской улицы тянулись домики, тонувшие в садах. От широкой улицы они казались странно маленькими и низенькими.
Потому-то
город и казался
пустынным, начиная с восьми, много с девяти часов вечера, всюду уже тушили огни и ни одна живая душа не показывалась на улице.
Перед изумленными путешественниками на месте, где за семьдесят лет перед тем была лишь
пустынная степь и развалины, предстала крепость, арсенал со множеством пушек, три готовых на верфях корабля, несколько церквей, красивые здания, купеческие суда в прекрасном порту, словно как из земли выросший новый
город, богатый и многолюдный.
Если бы продлить
город еще на несколько верст и населить его такими же обывателями, каких он ныне имеет, он все остался бы таким
пустынным, грустным
городом, как он есть или по крайней мере был в мое время.
Было двенадцать часов ночи.
Город К. еще не спал. Большие окна деревянного здания на Большой улице, в котором помещался клуб, или, как он именуется в Сибири, общественное собрание, лили потоки света, освещая, впрочем, лишь часть совершенно
пустынной улицы.
Съехав с моста, Семен тихо поехал по
пустынным улицам
города, думая свою горькую думу и неотводно глядя на лежавшую недвижно поперек седла свою невесту, дочь именитого новгородского купца Елену Афанасьевну Горбачеву.
Город еще не спал. Большие окна деревянного здания на Большой улице, в котором помещался клуб или, как он именуется в Сибири, Общественное собрание, лили потоки света, освещая, впрочем, лишь часть совершенно
пустынной улицы. В клубе была рождественская елка. Все небольшое общество
города, состоящее из чиновников по преимуществу, собралось туда со своими чадами и домочадцами встретить великий праздник христианского мира.
Расположенное на окраине
города, на границе
пустынного, поросшего бурьяном поля, оно издалека привлекает взоры путника своими суровыми очертаниями, суля ему покой и отдых от бесконечных скитаний.
Моя камера находится на высоте пятого этажа, и в решетчатое окно открывается прекрасный вид на далекий
город и часть
пустынного поля, уходящего направо; налево же, вне пределов моего зрения, продолжается предместье
города и находится, как мне сказали, церковь с прилегающим к ней городским кладбищем. О существовании церкви и даже кладбища я знал, впрочем, и раньше по печальному перезвону колоколов, какого требует обычай при погребении умерших.